"Как я училась любить своего сына"
Британская журналистка Хелен Бэйл не выносила своего старшего сына и не могла понять, почему. Хелен честно описывает свои чувства и рассказывает, как ей удалось наладить отношения с отпрыском. Этот путь налаживания эмоционально теплых отношений не был простым, но оно того стоило. Теперь Хелен Бэйл и ее 10-летний сын Джордж — лучшие друзья.
"— Быстро в дом! — рычу я, надеясь, что соседи меня не слышат.
— Нет! — заявляет Джордж.
— Слушай, ты, засранец, — мои нервы уже на пределе, — я помню, что обещала сводить тебя в кафе-мороженое, но два дня назад умерла тетя. Мы все слишком расстроены и заняты, так что я свожу тебя в другой раз, — в этой битве эмоциональных манипуляторов я разыграла свой козырь.
Теперь настал черед Джорджа:
— А мне наплевать, что она умерла!
Я смотрю на своего старшего ребенка, который отвечает мне столь открытым неповиновением, и меня поражает одна мысль: я его не люблю. Как мы дошли до такого? Джорджу десять лет, и он напоминает мне "Двуликого из "Бэтмена".
Глубоко внутри он мягкий, добрый, щедрый и чувствительный, однако все это скрыто под маской высокомерия. Учительнице Джорджа нравится его остроумие и интеллект, а вот ее помощница находит его дерзким и грубым. Я с этим согласна. И ненавижу эту помощницу за то, что ее отношение к моему сыну напоминает мое собственное. В Джордже бурлит скрытая ярость, и он взрывается по мельчайшему поводу. Он часто проявляет жестокость по отношению к своему младшему брату и может ударить его локтем, проходя мимо, так что бедный ребенок каждый раз вздрагивает, когда Джордж оказывается поблизости. Джордж распаляется за считанные секунды, кричит, плачет, швыряется книгами и мячами. И это страшно, потому что он так же силен, как и я.
Недавно он назвал своего папу ублюдком за то, что тот не разрешил ему смотреть South Park. Если бы я так разговаривала со своими родителями, объяснила я Джорджу, меня бы гоняли ремнем по всей комнате. "И что, это было бы правильно?" — холодно заметил он.
Читайте также: Как разбудить отцовский инстинкт?
Я не достигла дзена, чтобы оставаться спокойной в таких ситуациях. Я не хочу быть родителем-мучителем, но мне пришлось грубо схватить Джорджа, оцарапав ему руку, чтобы он не напал на своего брата. Я, правда, позже извинилась перед ним и сказала, что, если бы он меня слушался, мне бы не пришлось применять к нему силу. Мой сын далеко не глуп. Он чувствует мою неприязнь, и это отравляет наши отношения. Я мечусь между извинениями и осуждением. Если запретить ему заниматься любимым видом спорта в качестве наказания, мы только подпитаем его гнев. Система наказаний не является сдерживающим фактором. Но если мы просто повышаем на него голос, он едва слушает.
Еще он может заплакать, прийти обниматься, а потом сразу же перейти к насилию и ядовитым замечаниям. После десяти лет моего неуклюжего материнства я понятия не имею, что мне делать. Я сама была ребенком, который во всем повиновался родителям. Я никогда, никогда не огрызалась. Моя мать кричала на меня и могла ударить. Она вечно была в плохом настроении и взрывалась при малейшем нарушении порядка. А я тайно возмущаюсь тем, что мой сын не испытывает ко мне ни малейшей благодарности за счастливое детство и не боится меня. Конечно, на тетю сыну не наплевать. Но я решила поймать его на слове и устроить по этому поводу разборки. А Джордж, между тем, получает мрачное удовлетворение от того, что я проигрываю эту борьбу. Он испорченный, но всегда добивается того, чего хочет.
Я не знаю, с чем мне иметь дело — с его наглостью или ее причинами. Хотя, боюсь, знаю. Поведение Джорджа — следствие наших напряженных отношений с его отцом. Весь мой гнев по отношению к другим людям скопился внутри, и только дома я могу дать себе волю. Мой сын видел, как я топаю и кричу. Он впитал это все, а теперь выдает мне обратно. С другой стороны, я не такая, как моя мать. Я обнимаю своих детей, утешаю их, хвалю и не ругаю за то, что они разбили теннисным мячом светильник. Но мама дает о себе знать — про себя я говорю ее голосом: "Давай шустрее, двигай булками!". Эта жесткость — внутри меня. Споря со своим сыном на улице, задалась вопросом — есть ли у меня душевные силы быть родителем. Помню, моя уверенность испарилась, когда меня с новорожденным Джорджем выписали домой — может, это из-за моего воспитания? Я была рада, что в больнице за сыном ухаживала няня, профессионал своего дела. Я боялась, что без нее ни с чем не справлюсь и приходила в ужас от ее отсутствия.
Впрочем, кое-какие практические вещи я освоила: готовить морковь на пару, читать детские сказки, наряжать сына. Но я ко всему подходила с опаской. Когда я начала писать эту статью, я вдруг поняла, что каждое мое слово — это предательство маленького мальчика, который должен доверять мне. Моя сводная сестра часто говорила мне: "Он так старается тебе понравиться — он всегда смотрит на тебя в ожидании поддержки". Ее слова запали мне в душу. Я отчаянно пыталась изменить ситуацию, заставляла себя быть более теплой, терпеливой, улыбчивой, прощающей, даже тогда, когда мне хотелось разораться — если он, к примеру, методично выковыривал обивку из кресла в гостиной.
Я также консультировалась у Гейнор Сбуттони, педагога-психолога, специализирующейся на решении эмоциональных проблем. Она сказала мне, что я как родитель должна признать, что пришла второй. Я должна позволить ребенку злиться, искать выход из ситуации, но ограничивать его в проявлениях гнева. То есть говорить: "Ты не можешь никого обижать, ты не можешь вредить себе и ты не можешь бить вещи, но ты можешь топать, кричать и давать выход своему гневу, и когда все закончится, мы продолжим и все сделаем правильно".
Читайте также: Если собственный ребенок раздражает
"Большинство детей за гневом прячут свою тревогу, — поясняет Гейнор. — Если ребенок чувствует, что вы его не любите, то представьте, насколько это страшно для него. Если уж мама не может любить тебя просто так, то и никто не сможет". Наконец-то я поняла, что происходит. И увидела, что я — не жертва поведения Джорджа; у меня есть силы остановить это. Я начала комментировать каждый его хороший поступок. "Как мило с твоей стороны, что ты почитал книжку брату" и все в таком духе. Я старалась более тесно общаться с ним. Меня сдерживает глупое ощущение того, что "слишком близко" — это значит "вмешиваться".
В глубине души я боюсь, что он оттолкнет меня. Но когда я составляю ему компанию у его играх в саду, он так удивляется и радуется, что мне становится стыдно за свою сдержанность. Я даю ему кредит доверия. Я признаю, что мы много ждем от него, и работаю над тем, чтобы признать его слабости. Сбуттони поясняет: "Мальчик, развивающийся эмоционально, сталкивается с болью. Внешне он должен быть взрослым, сильным и жестким — а внутри борется с чувствами и пытается скрыть их. Мальчику трудно говорить о своих чувствах, и если взрослые дают ему это сделать, ребенок сталкивается с противоречием: "Я могу поговорить с ними об этом, но, когда я со своей "бандой", мне нужно быть злым и агрессивным, чтобы они воспринимали меня как мужчину".
Всем детям есть, с чем бороться, и мама — тот человек, на котором они все это проверяют". После этих слов я поняла, что способна творить как добро, так и зло, и что на мне лежит огромная ответственность. Моя позиция стала мне намного понятнее. Когда Джордж взрывается, я не щелкаю его по носу, а стараюсь смягчить его.
Я считаю это самым сложным. Если он ругается, я прошу его: "Пожалуйста, не говори так". Я не опускаюсь до перепалки с ним, а стараюсь отвязаться от своего эго и увидеть правильный путь. Когда я помогаю Джорджу с сочинением, он спрашивает:
— Ты была лучшей по английскому в своем университете?
— Боже, нет! — отвечаю я. — Там были гораздо более умные ребята. Я просто старалась.
— Думаю, гораздо лучше постараться сделать что-то хорошо, чем быть умным и не стараться, — замечает сын.
— Ты прав, Джордж. Спасибо, — говорю я, и он расплывается в улыбке.
Я чувствую огромный прилив любви. Он так разумно мыслит, что можно подумать, он уже взрослый. Я не лучший родитель — неорганизованная, сварливая, саркастическая и несправедливая. Тем не менее, он любит меня так же, как и я его — пусть и с первобытной жестокостью. Мне просто нужно было стать более сильной".
Наталья Синица 