Исповедь вдовы: мам-одиночек не жалуют
11 сентября 2001 года Алисса Торрес стала вдовой. Ее муж устроился на работу в офис, расположенный в одной из башен-близнецов, всего за день до трагедии. Он погиб, выпрыгнув из окна в надежде спастись. Вот уже десять лет Алисса видит его во сне, а их маленький сын растет сиротой. Боль Алиссы не утихает, но она совершенно четко знает, как жить дальше.
"Тело Эдди нашли только к концу сентября, но представители похоронной организации сказали мне, что я не могу на него посмотреть, - рассказывает Алисса. - Мне выдали свидетельство о смерти, и, хотя я перечитывала его снова и снова, я не могла поверить в случившееся. Однако, скорбя об Эдди, я все же решила, как мне надо жить.
Лучшей помощью может быть простой жест
После теракта я много бродила по тому месту, где раньше стояли башни-близнецы. Эдди умер в первый же день работы, и я не знала, смогу ли я когда-нибудь избавиться от этой боли.
Как-то ко мне подошла Карла Файн - мы жили по соседству и периодически вместе выгуливали наших собак. Иногда она сидела на крыльце своего дома и выглядела довольно загадочно - то сосредоточенной, то опечаленной. Я часто задавалась вопросом - о чем же она думает. Муж Карлы покончил с собой. Ее потеря, как и моя, была насильственной, драматической.
Когда Карла подошла ко мне, я подумала "Ух ты, она может дышать, говорить и жить! У нее новые отношения!". В последующие десять лет я сталкивалась со множеством актов доброты и щедрости, но именно Карла, просто подойдя ко мне, дала мне чувство надежды, что и я смогу жить нормально.
Мне нужна собака (или две)
Мой старый шнауцер, Борис, не дал мне сойти с ума после 9/11. Прогулки с ним придали хоть какой-то смысл череде беспросветно мрачных дней. Мне приходилось забывать о депрессии и выходить на улицу, а не валяться в постели в коматозном состоянии.
Когда Эдди умер, я была беременна, и на тот момент, когда родился Джош, Борис перестал быть мне помощником. Я ненавидела просыпаться от того, как он скребется в дверь, прося меня погулять с ним. Это было напоминанием о трудностях моей новой жизни: если бы Эдди был жив, я бы осталась в постели, а он пошел бы выгуливать собаку.
Когда Борису исполнилось 15 лет, у него начались проблемы со здоровьем. Он стал беззащитным и почти беспомощным. Я чувствовала себя виноватой, потому что постоянно думала о том, насколько лучше и легче была бы моя жизнь без него.
Вскоре Борис умер. В канун Рождества 2005 года я вернулась домой от ветеринара с поводком, но без собаки. В последующие дни мне было очень тяжело. Я привыкла гулять с собакой, но теперь мне приходилось делать это в одиночестве. Не выдержав, я взяла из приюта Лулу - помесь овчарки и спаниеля, - потерявшуюся после урагана "Катрина". Она была дикой и практически не слушалась меня. Два года назад я взяла для Джоша еще одну собаку - пуделя Момо, который выражает свой восторг тем, что пускает "ручейки". Когда я впервые обнаружила это, я хотела сразу же вернуть его обратно в приют, поскольку Момо напомнил мне об отчаянии тех дней, что я проводила наедине с младенцем и старой больной собакой. Но теперь я стала сильнее, а рядом со мной - мой маленький мальчик. Жизнь изменилась.
Когда я испытываю отчаяние, я берусь за перо
Я писала для журналов и интернет-изданий, а в 2008 вышли мои мемуары "Американская вдова". Я никогда не расценивала писательство как катарсис - моя деятельность на этом поприще стала способм изменить то, как трагедия 9/11 повлияла на мою жизнь. Я уже не чувствовала себя беспомощной жертвой, немым и беспомощным игроком. Благодаря творческому процессу я обрела голос.
Мам-одиночек нигде не жалуют
В декабре 2002 года мы с сыном переехали в Хобокен, Нью-Джерси. Мне нужно было сбежать из Нью-Йорка и от своей славы "вдовы 9/11". Я сняла милую квартиру в милом доме на милой улице. Хозяева встретили нас на пороге: "А где же все остальные?", - спросили они. "Все тут", - ответила я с улыбкой. Повисло неловкое молчание, и арендодатели поспешили свернуть разговор.
Несколько недель о них не было ни слуху, ни духу, пока я не обнаружила записку, приклеенную ко входной двери. У Джоша как раз резались зубы, и они жаловались на то, что он плачет по ночам. Не могла ли бы я что-нибудь сделать в связи с этим, спрашивали они.
Я интуитивно поняла, что, если бы со мной был Эдди, хозяева стойко переносили бы все неудобства. Но как мать-одиночка я имела меньше прав на то, чтобы мой ребенок плакал. Когда я спросила у хозяина, может ли он сделать звукоизоляцию, он дал понять, что сомневается в моих материнских навыках, заявив: "Мои дети никогда не плакали".
Соседи сверху были недовольны. Когда Джош начинал плакать, они принимались стучать в пол. Каждый раз, когда мой сын капризничал - днем или ночью, неважно, - я невольно вздрагивала.
Я знала одну женщину, так же, как и я, овдовевшую в результате теракта, - так вот, она никогда не называла себя матерью-одиночкой. Только овдовевшей матерью. В противном случае, пояснила она, люди будут думать то-то вроде: "Тупая сука, она что, не слышала про противозачаточные таблетки?". Теперь я понимала, что она имела в виду. Я наивно полагала, что все будут добры к женщине, оставшейся один на один с маленьким ребенком, вне зависимости от ее жизненных обстоятельств. Вместо этого я часто сталкивалась с презрением и осуждением в свой адрес.
Однажды ночью, когда Джош снова начал плакать, соседи принялись шуметь так, что вся наша комната заходила ходуном. Такое впечатление, что они прыгали на пол с кровати. Это напугало меня, и на следующее же утро я послала им заказное письмо, в котором сказала, что если они еще когда-нибудь побеспокоят нас, им придется иметь дело с полицией. Аналогичное писмо я отправила нашим арендодателям с напоминанием о том, что, согласно условиям аренды, они обязаны обеспечить нам безопасность. Я упомянула о том, что я адвокат и рассказала о том, что стала "вдовой 9/11". После этого наверху все стало тихо. Я, в свою очередь, попыталась сделать все возможное, чтобы Джош как можно быстрее успокаивался, а вскоре проблемы с зубами остались в прошлом.
Я не рассказывала соседям свою историю, чтобы не вызывать у них жалость. Я просто продемонстрировала им свою силу. Мне бы хотелось, чтобы и другие женщины, вынужденные воспитывать детей в одиночку, имели такой козырь.
Когда СМИ идут со мной на контакт, я говорю "Спасибо, нет"
Из-за популярности моих эссе о 9/11 я регулярно получаю предложения от СМИ, которые хотят задействовать меня в программах типа "Как вы это пережили". Несмотря на разнообразие их проектов, от меня они хотят видеть только одно: откровенный разговор с выверенной дозой драмы.
Вот их идеальный сюжет: "Как это - расти без отца?", - спрашивают они у Джоша. А он только пожимает плечами - что он может об этом сказать? (Этот вопрос постоянно напоминает мне об интервью на ВВС с девушкой, ставшей заложницей в бесланской школе: "Что вы почувствовали, когда они начали стрелять в вас после того, как убили вашу маму?"). Они дадут ему карандаши и он нарисует им две картинки. На одной самолет врезается в башни, на другой - его отец, сидя на облаке, смотрит на сына с неба. "Хорошая работа, Джош!", - скажут они, а потом, как бы случайно, добавят: "Мы бы хотели включить этот эпизод в наш репортаж". Они сделают фото семьи в благородном страдании и уйдут.
За все эти годы я не раз думала о том, что эти истории говорят о нашем печальном сообществе, за пределами которого все были бы только рады удостоиться внимания СМИ. Подозреваю, большинство семей предпочитают оставаться в тени, подавленные своим горем, особенно с учетом того, как жадно мир ловит такие истории. И я чувствую себя более комфортно там, вместе с ними. Когда мне звонят журналисты, я не отвечаю.
Сейчас, в десятую годовщину 9/11, я задаюсь вопросом: насколько общественность хочет этого и нуждается в этом. И если им это нужно - то почему? Может, я покажусь циничной, но иногда я думаю, что годовщина - нечто вроде страшного развлечения, американских горок, это те ощущения, которые люди хотят испытать раз в году хотя бы на несколько секунд. Они хотят представить себя на нашем месте, кричать и плакать, а потом вздохнуть с облегчением, потому что они все-таки не с нами. На следующий день, 12 сентября, весь мир будет жить, как прежде. А мы, как прежде, будем продолжать скорбеть, не интересные никому, кроме себя самих.
Если правительство не поможет выжившим в 9/11 раковым больным, психологам и спасателям - тебе оно не поможет тем более
Слезливые разговоры - самое то в годовщину. Все политики будут оплакивать мученическую смерть жертв, отдавать дань уважения их семьям и прославлять героев, надеясь, что все забудут, как они дважды проголосовали против принятия закона о компенсациях.
Наше правительство могло бы помочь, но этого не происходит. Пожарным, полицейским, служащим EMS и другим, кто остался в живых и заболел раком, требуется помощь, но они ее не дождутся. Ирония заключается в том, что все службы социальной защиты, учрежденные сразу после 9/11, могут быть упразднены во имя "финансовой ответственности".
Помощь правительства никогда не бывает бесплатной
Ту помощь, которую я получила после 9/11, мне предоставили крайне неохотно. Когда я подавала заявление, меня считали мошенницей, пока я не доказала обратное. Забудьте о том, что бедствия - это трагедия, и что никто никогда не сможет полностью оправиться, пережив такое. Все госорганизации будут зажимать "компенсационные" гроши и создавать сложные дорогостоящие структуры для распределения выплат. А то и просить деньги обратно у получателей в случае обнаружения ошибки. Нет ничего хуже, когда тебе делают больно те, кто должен помочь пережить потерю.
Гибель в 9/11 трагична, но трагична и жизнь тех, кто выжил
Этой зимой я познакомилась с женщиной, мужу которой удалось спастись из башен. Он бежал оттуда, с ног до головы покрытый пылью. Последние десять лет он испытывает проблемы с психическим и физическим здоровьем, которые начались сразу же после теракта. Именно через общение с этой женщиной, впервые увидев альтернативную реальность, которая сильно отличалась от того, что я себе представляла, я поняла: несмотря на то, что все эти годы я мечтала о возвращении Эдди, выжившим приходится гораздо труднее, чем погибшим.
Потеря мужа была самым страшным из всего, что когда-либо со мной случалось. Боль была непередаваемой. Но куда бы я ни пошла, я везде вижу людей без тени улыбки. Я не знаю их историй, но мне интересно, что сделало их жизнь такой мрачной. И сейчас, десять лет спустя, я думаю - а поменялась ли бы я сними своей болью?
Нам не нужна специальная дата, чтобы взять ответственность друг за друга и за нашу планету
День поминовения - прекрасная идея. Мы вспоминаем тех, кто погиб и тех, кто помогал выжившим. Но что мы делаем все остальные дни в году?
Говорить о 9/11 не перестанут никогда
В конце апреля этого года я гуляла по Центральному парку и любовалась цветущей сакурой. С тех пор, как я однажды набрела на эту рощу, я хожу туда каждый год. Каждый год я представляю себе романтические свидания под ветвями, усыпанными цветами.
В тот апрельский день я шла к деревьям с детским предвкушением сюрприза. Но почки еще не раскрылись и, судя по всему, это произошло бы еще нескоро. В роще я заметила женщину, гулявшую с двумя собаками, которая тоже осматривала деревья в надежде найти хоть одну лопнувшую почку. Наши с ней собаки принялись играть, а мы разговорились о красоте этих деревьев, об особенностях этого места и прочем. Мы мило болтали ровно до тех пор, пока она не сказала: "Все точно так же, как и после 9/11".
Мне сразу же захотелось забрать собак и уйти от нее куда подальше. Я хотела наорать на нее и преподать ей хороший урок. Я хотела рассказать ей в подробностях о том, что моя жизнь после 9/11 и эти деревья не имеют между собой ничего общего. А еще мне хотелось, чтобы она запомнила меня и вспоминала бы каждый раз, приходя в эту рощу, чтобы ее будущее удовольствие от созерцания цветущей сакуры было испорчено так же, как и мое сейчас.
Эти мои желания, завязанные на праведном гневе и нахлынувшей печали, заставили меня сделать то, что я всегда делаю в подобных ситуациях: ничего. Неделю спустя я вернулась в рощу. Деревья были в цвету, а инцидент с той женщиной уже почти забылся. Всего лишь помятый лепесток среди миллиона совершенных.
Наталья Синица 