Жизнь после смерти: история мертвого младенца
Когда-то мертворожденных младенцев сразу же уносили, и мать даже не видела своего умершего ребенка. Сегодня в западных клиниках родителям дают время на то, чтобы попрощаться с малышом. Однако никто, кажется, не понимает, что сначала родители должны с ним поздороваться. Элизабет Хейнеман провела с умершим сыном целый день - она хотела испытать то, в чем судьба ей отказала.
"По официальным данным, Тор умер спустя час после рождения, но я сразу поняла, что он умер, поскольку он родился уже без пульса. Если бы реанимация помогла ему, мне бы об этом сказали. Персонал клиники отвел нам полчаса на прощание с младенцем. Однако я хотела сначала поздороваться с ним.
Это история о том, как я здоровалась со своим мертворожденным сыном. Не полчаса, как хотели сотрудники больницы. И не шесть часов, как я требовала, когда они так и не смогли объяснить мне, почему по правилам мне отводится только полчаса. Это история о том, как я общалась со своим сыном в последующие несколько дней - и когда мы отправились в похоронное бюро, и когда мы приехали в дом, который должен был стать и его домом, и когда мы хоронили его.
Я мечтала о втором ребенке с тех пор, как мой старший сын Джош пошел в школу. Моя тогдашняя подруга Йоханна мою идею не поддержала - ситуация у нас была не самой подходящей: две женщины, ищущие работу в одном и том же учебном заведении, у одной из которых виза лишь временная. К тому времени, как мы нашли подходящую работу и Йоханна получила грин-карту, мы уже перестали поднимать тему детей. Но когда Джошу исполнилось 13 лет, мы с Йоханной расстались - я влюбилась в Гленна, который всегда хотел иметь детей.
Когда Джошу было 16, я забеременела. Это он, безумно талантливый художник, придумал имя для своего будущего братика. Мы все понимали, что Тор - это "рабочее" имя. Но Тор так и не стал Максом или Мэгги, как мы хотели.
Утром того дня, когда я родила Тора, мы с Гленном молча позавтракали и поехали в похоронное бюро. Вот что вы делаете в тот день, когда становитесь мамой - идете в похоронное бюро. Майк, директор бюро, при виде нас вздохнул: "Я получил отчет из больницы. Мне очень жаль. Что случилось?".
Я пожала плечами: "Ребенок умер". А что, он думал, случилось? Майк только покачал головой - он ждал большего. И я рассказала ему историю, которая уже стала шаблонной: здоровая беременность, подготовка к родам, внезапная отслойка плаценты. Доступ кислорода прекратился, ребенок получил выброс адреналина, опорожнил кишечник, попытался дышать и захлебнулся амниотической жидкостью вперемешку с калом. Мекониальная аспирация. Я снова пожала плечами. Мне не нужно было сочувствие Майка.
Он мотнул головой, цокнул языком и сказал: "Вот дерьмо!". Я моргнула и медленно повернулась к нему. Да, подумала я. Вот дерьмо.
В последующие дни меня не переставала удивлять анти-ортодоксальность Майка. Он ни разу не напустил на себя тот серезный вид, которого я так боялась, и который, кажется, входит в обязательную программу всех сотрудников похоронных бюро. Он обращался с Тором, как с человеком. Маленьким человеком. Дети не вызывают скорби - они милые и заставляют нас смеяться.
Ни Гленн, ни я не имели опыта организации похорон. Мы говорили о гробике. О программе похорон. О музыке. В основном, мы обсуждали сроки. Должны ли мы хоронить Тора в выходные? Или похоронить его сейчас, а поминки провести позже? В конце концов, как выбрать время для похорон? Сейчас явно не тот момент: он только что родился.
В итоге мы решили подождать до того момента, когда приедут все наши родные. Пока я думала, Майк сказал: "Вы можете прийти навестить его в любое время". Моя рука повисла в воздухе. Я посмотрела на Майка: "Мы можем навестить его?". "Конечно, можете. Смотрите, какая маленькая конфетка! Вам, правда, придется подождать, пока мы забальзамируем его - это обязательно, если похороны или кремация запланированы позже, чем через три дня. Но завтра уже будет можно".
Я уставилась на него. Выйдя из больницы, я думала, что больше не увижу Тора. Я была так же благодарна Майку, как если бы он сказал нам, что может воскресить Тора. "Возьмите его домой, если хотите! Хотя бы на одну ночь - проведите с ним какое-то время. Может, у вас есть друзья, к которым вы бы хотели с ним заглянуть? Все будет хорошо, просто держите его в прохладном помещении".
Наша спальня, подумала я, и у меня закружилась голова. Мы всегда выключали там отопление днем, чтобы экономить электричество. А ночью в доме везде довольно прохладно. Но это было не главное. Наша спальня была тем местом, где мы планировали поставить его кроватку и где я собиралась нянчить его. Местом, где мы должны были поздороваться.
В этот момент я поняла: Тор - наш ребенок. Он не принадлежал больнице или похоронному бюро - он принадлежал нам.
Так началась моя жизнь с Тором. Он притягивал меня, как магнит. Я никогда не считала его реальным, если подразумевать под этим словом то, что он живой. Я просто хотела быть с ним - не с его душой, а с его тельцем. Я носила его в себе девять месяцев и последние полгода чувствовала, как он пинается. Он вышел из меня рано утром 12 ноября 2008 года и по пути умер, но это все равно был Тор. Почему я должна избавляться от него только потому, что он мертвый? Это часть меня. Это мой ребенок.
Близость к мертвецам когда-то была нормальной. Как в тех старых фильмах, где покойный лежит в гостинной, а близкие и родные целуют его и держат за руки. Сегодня ты уже не можешь целовать труп - ты должен держать его в морге или похоронном бюро, главное - подальше от живых. Но это не закон, просто никто не хочет предложить скорбящим семьям выбор. За исключением Майка.
В последующие дни, когда мы сидели в нашей темной гостиной, задыхаясь от запаха цветов, присланных сочувствующими, мы начали понимать, каково это - жить без Тора и понимать, что дней без него будет еще много. Мы должны были ухаживать за ним, кормить, массировать животик... Но теперь, кроме планирования поминальной службы, чем мы должны были занимать свои дни? Покупать продукты? Проверять тетради?
В такие дни даже поход на кладбище, чтобы выбрать место для Тора, может стать облегчением. Даже поездка с Джошем в магазин за красками, чтобы он мог расписать крышку гробика Тора, стала облегчением. По крайней мере, мы хотя бы так могли поухаживать за Тором.
"Ты уверен, что это нормально - пойти сейчас к Тору?", - спросила я Гленна в один прекрасный день, уже подготовившись к визиту в похоронное бюро. Мой голос дрожал. Я страшно хотела увидеть сына, но испытывала беспокойство. Возможно, женщина, которая воркует со своим мертвым ребенком, вызовет у ее любимого человека отвращение.
Гленн только что пообедал и мыл посуду. Он поставил тарелку в сушилку и медленно повернулся ко мне. Он не брился несколько дней и выглядел совершенно измотанным. "Я не знаю, что мне думать о времени, проведенном с Тором. И именно поэтому я не чувствую, что должен видеть его каждый день, как бы этого хотелось тебе", - ответил он. У меня внутри все похолодело от ужаса. Я была права: я противна Гленну. "Но я знаю, что ты спокойна только тогда, когда ты рядом с ним", - добавил Гленн.
Нет, он все понял. Или понял то, что ему не нужно ничего понимать. Может, я тоже не все понимала, поскольку понимание - это шаг за пределы обычного знания. Но того, что я знала, мне было достаточно: я хотела быть с Тором.
Через пару дней я взяла Тора в руки, вынесла из похоронного бюро - на его лицо падает солнечный свет и дует свежий ветер! - и села с ним в машину. Всю дорогу до дома я держала его у себя на коленях.
И вот мы дома. Я показала Тору его комнату. Я показала ему пеленки, которые купила моя мама. Показала комнату Джоша - на полу разбросана одежда, постель не убрана, тарелки так и не отнесены на кухню. Джош у нас грязнуля, Тор, разве не смешно? Я пощекотала Тора под подбородком - это было важно. Он должен был понять, что я люблю своих детей, даже если они не совершенны. Он будет знать, что я любила его, хотя он был мертвым.
Мы отнесли Тора на задний двор. Гленн сбивчиво говорил ему о том, как мы рады, что привезли его домой, и как нам больно от того, что его не стало. Я рассказывала ему о том, как опадают листья, как белки отъедаются к зиме и как вороны шумят на деревьях.
Я сорвала несколько листиков шалфея и положила их в ладошку Тора, потерев листочки, чтобы она сильнее запахли. Шалфей, объяснила я, остается зеленым даже тогда, когда на улице становится совсем холодно. Хорошо, что Тор посмотрел на наш садик, хотя там уже почти ничего не было, а новый урожай он уже не увидит.
Мы положили Тора в слинг и пошли в парк, рассказывая ему о детях, которые катались на коньках. Дойдя до кладбища, мы рассказали ему о похороненных там малышах - сколько лет они прожили и в каком году умерли. Так Тор узнал, что и другие дети родились и умерли в один и тот же день, и что они будут рядом с ним.
Мы показали Тору, где похороним его, объяснили, почему выбрали именно это место и почему оно особенное: рядом лес, поэтому к нему будут приходить кролики и олени. Фонарей нет, поэтому ночью можно будет увидеть звезды. А мы будем приносить ему цветы и поставим кормушку, чтобы к нему прилетали птички. Мы подготовили Тора к выходу в мир. Разве это не то, что вы делаете для своих детей, преждем чем попрощаться с ними?
Когда пришло время хоронить Тора, Джош и Йоханна взяли один ремень, мы с Гленном - другой, и опустили его гробик в могилу. Могилу рядом с лесом, где Тора будут навещать кролики, олени и птицы. На крышке гроба Джош нарисовал картину - эмбрион синего цвета с белыми сердцем, легкими и прочими органами, на красном фоне. Тор лежал на спине, а нарисованный человечек - на боку, лицом к нашему дому".
Наталья Синица 